Зеркало грядущего

Однако слова нежных признаний умерли на устах его, когда он узрел истерзанные шелка одежд, блестящие, расширенные глаза, припухшие губы,  – ему не нужен был свет, чтобы заметить все это. Он видел даже алые пятна у нее на плече, там, где пальцы ее ночного любовника впивались в атласную кожу, и лунообразный след на груди, там, где он укусил ее в безумии изливающейся страсти… Он видел это без света, ощущал малейшие изменения, происшедшие с ней, точно они были метами на его собственном теле.

И, преградив ей дорогу, вскинув руки угрожающе, точно карающее божество, вышедшее из самого чрева тьмы, он произнес роковые слова.

Опешив, она замерла на мгновение, и, похоже, ей понадобилось время, чтобы сознание отметило его присутствие и отозвалось на него. Машинальным жестом она сомкнула руки на груди, пытаясь прикрыть наготу. Он протянул к ней руку – и она испуганно отступила на шаг.

– Что… Что ты делаешь здесь?  – Голос ее звучал хрипловато, прерывисто, неуверенно. Похоже, она сперва даже не узнала его, но он наклонился ближе, и затуманенный взгляд широко раскрытых глаз испуганной птицей метнулся по его лицу.  – Уходи. Дай мне пройти!

– Ты никуда не пойдешь, пока не скажешь, где ты была, тварь!

Губы, припухшие, серые во тьме, сжались упрямо, и Ораст ощутил внезапный приступ головокружения, чувствуя, как события вырываются у него из-под контроля. В безумии своем он убедил себя, что имеет какие-то права на эту женщину, что в его власти призвать ее к ответу и добиться повиновения,  – однако она явно не признавала за ним таких прав, не желала вступать в игру на его условиях. Это мгновенно обескуражило неудачливого мага, который отныне стал посмешищем даже в собственных глазах, приводя в чувство, подобно ледяному душу. Ему захотелось выть от отчаяния, биться в истерике, посыпать голову пеплом – но было поздно! Релата отказывалась повиноваться ему, не желала подчиниться его власти! Более того, она даже не подозревала, что подобная власть может существовать, и ее презрительно вздернутый подбородок, прищуренные глаза – точь-в-точь как у Винсента, когда он угрожал жрецу кинжалом; и поджатые губы ясно говорили об этом.

– Опомнись, раб! Кто ты такой, чтобы чего-то требовать от меня?

Она могла бы и не говорить этого. В одно ужасающее мгновение Ораст осознал все безумие своих надежд и притязаний, и страх стиснул душу когтистой лапой. Что он возомнил о себе, презренный нищий, отщепенец? Раб, воистину, раб, точнее не скажешь. Взор его устремился слишком высоко, но карающая десница богов настигла глупца, сломила его и швырнула вновь в низость безвестья! В грязь и прах втоптан был Ораст, тот, что на несколько дней полагал себя равным небожителям! И вот она стояла перед ним, та, которую он, в дерзком безумии, считал творением своим, своею вещью,  – и она возвышалась над ним, надменная, непреклонная, точно богиня мщения, и во взоре ее было пламя ярости, и сила в сиянии ее.

Без слов ощутила она надлом в его душе и надвинулась беспощадно, не ведая снисхождения к слабости и унижению его,  – полная то ли божественного гнева, то ли слепой жестокости влюбленных.